Старый больной человек поднимается по лестнице на пятый этаж. Ей
нелегко. Попробуй, когда тебе уже хорошо за восемьдесят, да с больными
ногами. Но она упрямо идёт. Наши старики, они вообще упрямые, той ещё
закалки.
Там, на пятом этаже, квартира батюшки, но ещё совсем не факт, что он
дома. Старая женщина идёт наудачу. Если на её стук в дверь никто не
отзовётся, она усядется рядом на ступеньку и будет ждать. А ждать она
способна часами – сидеть и тихонько дремать. И только убедившись, что в
квартире, на самом деле, никого нет, женщина начинает спускаться.
О-хо-хо, спускаться порой труднее, чем забираться вверх. Наконец дорога
вниз преодолена, и старушка направляется в сторону храма.
 photosight.ru. Фото: Юрий Бамблюц Так она может кружить целыми днями до тех пор, пока не случится
долгожданная встреча. Правда, батюшка при этом почему-то не проявляет
никакой радости, напротив, его лицо становится скучным, а в глазах
появляется выражение фатальной безысходности.
- Принесла? – тихо спрашивает батюшка.
- Да.
- Как всегда? Ничего нового?
- Нет, всё как обычно.
- Хорошо, давай сюда.
Старушка роется в котомке и подаёт священнику школьную тетрадку в
клеточку. Батюшка не глядя суёт тетрадку в карман, чтобы спустя
несколько минут точно также не глядя выбросить её в мусорный контейнер.
- Это ещё не всё. Ещё загадка.
- Давай загадку, – соглашается священник. Он знает, что, не выговорившись, бабушка всё равно не оставит его в покое.
- Тогда скажи мне, – и бабушка выдаёт словесный каламбур. Что-то
наподобие, помните из нашего детства: «На бал кони ходят»? – А? Скажи,
скажи! – Только её загадки обычно такого неприличного содержания, что
привести их здесь нет никакой возможности.
- Господи, помилуй, – крестится батюшка. – Я не знаю, мать, ответа на твою загадку.
- Ах ты, негодник! – смеётся довольная старушка и грозит ему пальцем,
– Всё ты знаешь. Смотри сюда, в глаза мне смотри, – и она, активно
жестикулируя, почти кричит: – «На балконе ходят»! Ты понял? На балконе!
Ха-ха-ха! Ты ещё, ты ещё меня послушай, – кричит старая женщина, семеня
рядом с широко шагающим священником, и начинается поток скабрезных шуток
и анекдотов.
Приличный вроде человек, приехала из Тюмени к детям доживать свой
век. Отличник образования, всю жизнь проработала в школе учителем
истории и обществоведения. А под конец такая беда. Почему-то ей стало
очень нужно регулярно раз в три-четыре месяца, исписав тетрадку всякими
непотребными историями, стихами и частушками, обязательно вручить её
священнику. Несчастная бродит по округе до тех пор, пока не найдёт его и
не освободится от своей ноши.
Только этого мало, ещё нужно обязательно приставать к нему с
какими-то глупостями, рассказывать сальные анекдоты. Выговорится человек
и только тогда уйдёт, чтобы через несколько месяцев вновь браться за
перо и писать, и писать.
Всегда одно и тоже, словно заигранная пластинка. И попробуй её не
выслушать, сядет у тебя в подъезде и будет жалобно плакать, точно
маленький котёнок, и скрестись рукой в дверь.
О, я сам знаю, как трудно бывает совладать с такой бабушкой. В своё
время у нас в подъезде жила одна политически активная старушка, царство
ей небесное. Её активность возрастала в периоды подготовки к очередной
избирательной кампании. Воспитанная в прежних политических пристрастиях,
она, становясь представителем своего земного кумира, собирала подписи в
его поддержку. И мы всем подъездом подписывались, но не из-за того, что
так воспылали к нему любовью, а только для того, чтобы отделаться от
бабушки-активистки.
Она была очень умная женщина и понимала, что днём ты, может, и не
станешь этого делать, но ночью уже не отвертишься. И если тебе очень
захочется спать, подпишешься под любой бумажкой.
Я пытался было с ней заговорить о душе и Боге, но, увы, ничего у меня
не вышло. Старушка начинала жаловаться на здоровье, на больные ножки и
слепенькие глазки. Сейчас думаю, может, и мне нужно было к ней ночью
нагрянуть?
Старость – венец жизни. Все мы понимаем, что когда-нибудь станем
стариками, но всё хотим видеть себя молодыми и пытаемся отодвинуть эту
планку подальше. Сегодня уже не принято говорить: «он – старик»,
правильно сказать: «он – человек третьего возраста». И поди разберись,
что это за штука такая – «третий возраст». В журналах посмотришь, если
кто и берётся рассуждать о стариках и давать им какие-то советы, то чаще
пишут об «осени отношений», это о том, как пожилые люди должны вести
себя в постели. Читаешь такую заметку и думаешь, а почему никто ничего
не говорит о «четвёртом возрасте»?
 photosight.ru. Фото: Юрий Бамблюц Как-то я ехал в одном купе с пожилой женщиной лет восьмидесяти.
Сперва она просто вздыхала, а потом принялась откровенничать, что,
отдыхая в санатории, познакомилась с видным мужчиной восьмидесяти шести
лет. В течение месяца они успели так полюбить друг друга, что он сделал
ей предложение руки и сердца. И вот теперь она ехала знакомиться с его
сыновьями и всё волновалась, как те её примут.
Конечно, с одной стороны, что же здесь плохого – люди, пускай и
пожилые, нашли друг друга, совет им да любовь. Тогда как понимать слова
моей старосты Нины? Она говорит, что после того, как тебе исполнилось
шестьдесят, можешь считать, что ты уже умер. И каждый твой новый день,
словно подарок Неба, нужно расходовать лишь на добрые дела и молитву.
Плотские желания, мысли о деньгах и тому подобное, это не для тебя,
потому, что тебя уже нет.
Мы почему-то совсем не задумываемся о том, как станем умирать. В
разуме или нет, в страданиях или в покое? Кто-нибудь скажет, да какая
разница, как я буду умирать, куда важнее жить, а уж помереть как-нибудь
помрём. Конечно, как жить вопрос очень важный, но, наверно, одного без
другого и не бывает. Иначе, зачем мы в молитвах просим о кончине мирной,
непостыдной, безболезненной?
Я знал человека, у которого всю жизнь болело сердце, и это было его
нормальным состоянием. Ему уже исполнилось много за шестьдесят, он
умирал, и его супруга позвонила мне. Человек первый раз в жизни
исповедовался, причастился, и после этого прожил ещё с полгода. И вот
однажды просыпается утром и чувствует, что сердце не болит. Впервые за
многие годы. Он позвал жену, поделился с ней этой радостью и тут же на
руках у неё скончался.
Или, как мне рассказывали о Сергее Иосифовиче Фуделе.
Последнее время он страдал онкологическим заболеванием и испытывал
сильные боли. И вот точно также неожиданно утром почувствовал себя
полным радости и сил. Ничего не болит. Он говорит об этом Вере
Максимовне, своей супруге, а мудрая женщина немедленно посылает за
священником. Батюшка причастил страдальца, и тот мирно отошёл. Без
болей. Почему-то это важно.
Мы просим о кончине непостыдной, а как быть, если Господь лишает
человека разума, и он, как та старушка, изводит своего батюшку
неприличными частушками и анекдотами? А если больной и вовсе себя не
контролирует, и страсти, что завладели его душой, уже беспрепятственно
командуют его несчастным старым изболевшимся телом?
Знал я одного мастера, когда-то мы с ним на железной дороге вместе
работали. Мужик как мужик, не лучше других, но и не хуже. Мог, конечно,
по работе на подчинённых прикрикнуть, но никогда не лютовал,
справедливый был начальник. Когда на горизонте уже было замаячил
пенсионный возраст, человек неожиданно заболел и превратился в большого
ребёнка. Он ходил за женой, точно телёнок на верёвочке. Но постепенно
характер его стал портиться, и если по началу он никогда не ругался, то
теперь только и делал, что матерился.
Прошло ещё какое-то время, и наш товарищ уже матерился не только в
адрес домашних, но и вообще всех, кого фиксировал взглядом. И ладно бы,
если только ругался, так ещё и дрался. Бедная женщина, что ей пришлось
испытать. Тогда дети договорились и сдали отца в специальное учреждение.
Там его держали отдельно от других постояльцев, уж очень он стал
агрессивным.
Конечно, близкие продолжали любить своего отца, вернее память о нём.
Периодически навещая несчастного в спецзаведении, они привозили ему
что-нибудь вкусненькое. И до последнего дня считали себя виновными в
том, что сдали отца умирать на руках у чужих людей. Когда близкие
приезжали на свидание, отца выводили, а он от раза к разу, всё более
теряя силы, тем не менее, продолжал, изрыгая чудовищную хулу, бросаться
на жену и детей. И если бы не санитары, он бы точно их растерзал.
А однажды рано утром в воскресенье выхожу из дому и встречаю соседку,
выгуливающую собачку. Поздоровались, слово за слово, зову её в
церковь, она извиняется и не идёт. Я машу в её сторону рукой, а она мне в
ответ:
- Ты не думай, будто я неверующая. И не предполагала, а пришлось поверить.
- Почему это интересно, «пришлось»?
- Просто я видела, как умирал Гирин, я в больнице тогда работала.
Иван Родионович Гирин в наших местах личность была известнейшая, да и
не только в наших. Учёный биолог, профессор, академик, кавалер многих
орденов. На самом деле, очень достойный и порядочный человек, прекрасный
организатор. Единственное, что меня поражало, так это его полнейший
атеизм. Хотя к тому времени он похоронил всех своих близких и жил один.
Во время разных общественных мероприятий я пытался заговорить с Гириным о
Христе, приглашал его посмотреть восстановленный нами храм, но в ответ
учёный неизменно делал такой жест руками, точно ему был противен сам
факт, что я к нему обращаюсь. Он ни разу не проронил в ответ ни слова, а
ограничивался только тем брезгливым жестом.
Выйдя на пенсию, заслуженный ветеран, обладая красивым бархатистым
голосом, регулярно выступал в концертах художественной самодеятельности,
пел популярные романсы и мастерски читал стихи любимого им Есенина.
«Когда я пришла работать в отделение терапии, как раз в это же время
машиной скорой помощи доставили самого Гирина. Его поместили в отдельную
палату, а мне велели смотреть за ним и никуда не отходить. Вот я на
него и насмотрелась. Стоило мне только куда отлучиться, а он уже ползёт
на коленках по коридору. Глаза безумные не реагирует ни на кого и только
постоянно кричит:
- Товарищи! Где же вы, товарищи?! Почему никого нет, где все?! Мне плохо, товарищи, помогите же мне!
Я его под руки и тащу волоком в палату, а он скинет одежду, заберётся
на кровать, обопрётся на свою палку и поёт романсы или Есенина читает.
Подойду к нему и прошу:
- Товарищ Гирин, товарищ Гирин, пожалуйста, лягте в постель, вам нельзя так себя вести.
А он в ответ размахивает палкой и, точно обезьяна из-за решётки,
пытается меня ею достать. Не смотри, что старик, а сильный был. Однажды
захожу к нему в палату и вижу, он в разум пришёл и прошу:
- Иван Радионович, миленький, давайте батюшку пригласим, он вас причастит, и вам станет легче.
Ты бы видел как он на меня посмотрел, никогда прежде я не видела у
него таких глаз. Они стали какими-то нечеловеческими и излучали столько
ненависти, что у меня от ужаса язык на самое дно желудка провалился.
Меня эти ненавидящие гиринские глаза после его смерти долго ещё
преследовали. Только в церкви по-настоящему в себя и пришла».
Вот и делай выводы. Со стороны посмотришь, такой человек, так высоко
взлетел и полезного много сделал, а на поверку перед смертью душа
оказалась совершенно пустой, одни романсы. Получается, всё, сделанное не
в Боге, питает нашу гордыню и идёт не на пользу, а напротив – только
повреждает душу.
Но на моей памяти, слава Богу, есть и другие примеры. Как-то
попросили меня одну бабушку причастить. Прихожу к ним в воскресенье
после службы, гляжу, сидит моя бабулька за столом, перед ней большая
миска молока с накрошенным в неё хлебом. Зубов-то уже нет, вот она эту
тюрю и наворачивает.
- О, – радуется старушка, – уже пришёл. А я решила, вот, перекусить
немного, сама только-только домой доковыляла. – Думаю, куда это она
выходила? – Я же в храме была, – продолжает моя собеседница, – хорошо ты
служил, а крылос и вовсе как ангелы пел, ну так славно, аж душа
заходится. Люблю я наш храм, батюшка, ни одной службы не пропускаю и
вообще всех люблю.
Я уже в недоумении, ничего не понимаю: в храм, говорит, постоянно
ходит, а что же она тогда меня на дом причащаться зовёт, да и не помню,
чтобы я её на службах видел. Здесь появляется дочка, пальцем показывает
на мать и крутит себе у виска, мол, не слушай её, она «с приветом».
А я от умиления так только что не прослезился, вот тебе и болезнь.
Человек разума лишился, а в своём мире всё в храм ходит, молится и
причащается.
 photosight.ru. Фото: Alexander S У апостола Павла есть такие слова: «Поминайте наставников ваших…и,
взирая на кончину их жизни, подражайте вере их». Наверно, он имел в виду
их мученическую кончину, но для нас это звучит уже немного по-другому.
Помните, как в фильме «Остров» уходит из жизни отец Анатолий?
Перекрестился, лёг в домовину и уснул. Без всяких там ужасных видений.
Скажете, так это же в кино? Да, сегодня только в кино, но такая кончина
ещё совсем недавно была у нас нормой.
Если когда-нибудь попадёте в Троице-Сергиеву лавру,
то справа по ходу от алтаря Успенского собора среди захоронений людей
знатных и известных увидите могилу простого крестьянина деревни
Харланиха Василия Матвеевича Николаева. И здесь же на памятнике записана
вся его нехитрая биография.
«Всю жизнь свою провёл в
трудах. В молодости работал на фабрике, потом по выбору служил 3 года
казённым лесником. После этого стал покупать в казне и у крестьян лесные
участки, собственноручно разделывал их и продавал. Впоследствии
приобрёл в собственность землю с лесом и на ней трудился, не покладая
рук. Пищей довольствовался самой простой и никогда не пил чая. В
супружестве жил три года и имел двоих детей, сына и дочь, остальное
время, более 50 лет, прожил вдовцом. Любил путешествовать по святым
местам. На богомолье более 17 лет ездил в Киев, был в Старом Иерусалиме и
на Святом Афоне, в Сарове и других местах, 29 лет был церковным
старостой в своём приходском храме. Несмотря на то, что после имел
хороший достаток, жизни своей не переменил и собственноручный труд ценил
выше всего. Любимым занятием его было работать в лесу, подчищать лес,
пилить и разделывать луга под покос. Незадолго до своей кончины
приобщился Святых Таин, и за 2 дня до смерти его видели трудящимся. С 15
на 16 ноября занемог и не более как за 3 часа до своей кончины на своих
ногах пришёл в передний угол под образа, перекрестил место, лёг и
вскоре скончался, имея от роду 78 лет».
Читаю эту эпитафию и вспоминаю, как верующая женщина,
массовик-затейник одного из домов отдыха, жаловалась на старичков
отдыхающих, что в Страстную седмицу потребовали наладить им танцы.
– Страстная пятница, батюшка, смотрю с балкона на эту пляшущую толпу.
Ведь одно старичьё, им уже совсем скоро ответ держать, а они всё
флиртуют и друг дружке подмигивают.
В этом году умирал один человек. Был он уже совсем старенький, войну
прошёл, учился, работал, детей растил. Под старость овдовел и век
доживал в одиночку. Периодически дочь навещала его, и в одно из таких
посещений удалось уговорить его причаститься. Вот и в этот раз она
собралась уже ехать, купила билет, а утром звонок. Приезжай немедленно,
отец умирает, упал, сломал шейку бедра.
Дочь прилетела на другой день, и рассказывает:
- Захожу, отец без сознания, его всего лихорадит. А в доме стоит
специфический трупный запах. Я сразу поняла, что «они» уже здесь.
Схватила святую воду, окропила всё вокруг отца, и запах пропал, а сам он
успокоился и перестал дрожать.
Всякий раз, когда отец начинал беспокоиться, она бралась читать Псалтирь,
и его дыхание восстанавливалось. Только читать было очень трудно, часто
начинала болеть голова. Так прошло ещё дней десять. В ночь перед
кончиной, где-то часа в три утра, старик вдруг забеспокоился, вытянулся в
струнку и вскинул руки вверх. Дочь поняла, что отец уходит, и стала
повторять про себя Иисусову молитву. Повторяла очень долго, отец престал поднимать руки и снова забылся.
Утром узнали, что ночью прямо над ними умерла женщина иеговистка. Её
соседка в это время спала у себя дома, а за стенкой как раз и умирала
свидетельница Иеговы. В те же самые три часа утра она проснулась с
чувством непонятного животного страха. Вскочила с постели и убежала на
кухню. Сидела там, свернувшись калачиком, и не могла заставить себя
вернуться в комнату. Такое необъяснимое непреодолимое чувство страха
возникает, когда приходят «они». Душа старика, которая уже была готова
покинуть тело, почувствовала их присутствие и испытала ужас. Но молитва
дочери помогла, он остался до вечера и ушёл, точно уснул. Выпил «горькую
чашу» и всё.
В городе этим вечером отмечали какую-то круглую дату. В момент, когда
отец закрыл глаза, в воздухе взорвались десятки ярких красочных шаров
от праздничного фейерверка. И думаешь, как всё промыслительно – старого
солдата словно провожали в последний путь залпами торжественного салюта.
Я не знаю, что меня ждёт в мои последние дни и месяцы перед уходом в
вечность. Трудно загадывать, но так хочется чтобы это было как у того
простого крестьянина Василия Матвеевича Николаева – перекрестил угол
дома, лёг и преставился, – но такую светлую кончину ещё нужно заслужить.
А уж, если Господь для чего-то и лишит меня разума, то вот бы, как ту
бабулечку, что в видениях всё ходила и ходила в храм на службы и в
безумии продолжала славить Христа.
|
