Тоталитарное государство – это очень плохо.
Правовое государство – это очень хорошо.
Вот стандартное размышление стандартного человека в мире, который кажется стандартным, хотя готов взорваться каждую минуту.
«Да» – «нет»; вправо – влево.
Красная и зеленая лампочки на семафоре мигают попеременно.
Наши мозги сдавлены тисками, на которых написано «да» – «нет». Иные варианты не предвидятся.
У витязя на распутье и то было три дороги. У нас – две. Иные
варианты, кроме – «нажмите красную кнопку в случае согласия, и синюю – в
случае несогласия», просто вызывают вспышки гнева у собеседников,
интервьюеров, тем более – следователей.
А ведь вся жизнь состоит не из «да» и «нет», а, скорее, из таких вещей, как «да, но…», или – «в целом нет, хотя…»
Догматы веры только не терпят всяких «но» после запятой.
«Верен Бог, что слово наше к вам не было то «да», то «нет». Ибо
Сын Божий, Иисус Христос, проповеданный у вас нами, мною и Силуаном и
Тимофеем, не был «да» и «нет»; но в Нем было «да», ибо все обетования
Божии в Нем «да» и в Нем «аминь», в славу Божию, через нас» (2 Кор.
1:19-20).
Но до чего же опасно распространить власть догматики на области, с догматикой не связанные!
 Галилей перед Инквизицией (картина Кристиано Банти, 1857 год) Мир средневекового католика был закончен и гармоничен. Не только
вопросы веры были утверждены раз и навсегда. Догматизированы были и
медицина с астрономией, и весь корпус светских наук, которым запрещалось
быть светскими. Отсюда мораль: когда экспериментальная наука не совпала
в выводах с догматизированной точкой зрения, ученый становился
еретиком.
Это совсем не одно и то же – усомниться в Божественности Сына и
усомниться в истинности геоцентрической системы. Но было время, когда
эти вещи были ягодами с одного поля. Поэтому прекрасное во многих
отношениях здание Средневековья должно было рухнуть, а некоторые атеисты
до сих пор, в попытках оправдать свое безверие, слюнявят термины
«инквизиция» и «крестовый поход».
Нельзя догматизировать вещи второстепенные и по природе изменчивые.
Вернемся к началу. Тоталитарное государство – это очень плохо. Правовое государство – это очень хорошо.
А может быть государство тоталитарным и правовым одновременно?
Как по мне, так может.
Римское государство – это грандиозное детище ума и воли – было, по-моему, и тоталитарным, и правовым одновременно.
Как же оно не было правовым, если Павла растянули ремнями и приготовились бить, но лишь услышали о том, что он – римский гражданин, отступили от него? «А тысяченачальник, узнав, что он Римский гражданин, испугался, что связал его» (Деян. 22:29).
У нас, если не повезет и попадешь в лапы «тысяченачальника», хоть
десять раз паспорт показывай – не спасешься. То, что ты – гражданин, не
станет препятствием для того, чтобы тебя «отрехтовали», или обобрали до
нитки, или посадили за чужие грехи.
Так что Римское государство – правовое. Но оно же и тоталитарное.
Как же оно не тоталитарное, если императоры могли своими приказами
вторгаться в частную жизнь, в саму спальню граждан, и давать, например,
повеление молодым вдовам еще раз выходить замуж?
Твой кусочек личной свободы мал и стремится к нулю. Государство
способно залезть тебе в карман, в мозги, в душу, предъявить право на
твои силы, время, здоровье, жизнь.
Римляне умели это дело обставлять риторикой о пользе общества,
скреплять буквой законов и булавками параграфов и оправдывать ссылками
на предков лучше всех остальных народов. Так почему же оно, спрашиваю
снова, не тоталитарное?
Ты можешь наслаждаться свободой и правами, пока зубцы и колесики
сложного механизма не затянули тебя внутрь. Так вот шел человек за пивом
в киоск и был свободен. Но вдруг почему-то попал в психиатрическую
лечебницу и оказался в подлинном зазеркалье. Свобода кончилась, возможно
– навсегда.
Это везде возможно, и в самой свободной, и в самой несвободной стране.
Мученики первых веков,
они ведь не только непонятной верой своей раздражали судей и
правителей. Мне думается, что они вызывали на себя шквал ненависти
именно тем, что осмеливались не слушаться «разумных и гуманных»
повелений самого эффективного в мире правового и тоталитарного государства.
- Принеси жертву Меркурию. Ну что тебе, сложно? Принеси и иди куда хочешь.
- Нет вашего Меркурия. А если он есть, то он – бес. Я кланяюсь только Христу.
- Я сам знаю, что Меркурия нет. Я тебя не прошу в него верить. В него
никто не верит. Я – тоже. Ты жертву принеси и верь себе в кого хочешь.
- Нет.
 Мученики первых веков христианства - Послушай, мое терпение кончается. Мы слишком добры с вами. Ты
живешь в самом могучем государстве мира, пользуешься его благами и
обязан оказывать повиновение.
- Нет.
Дальше картину дорисуйте сами. Но я уверен, что мученики казались
просвещенным палачам людьми дерзкими, неблагодарными, лишенными
политической грамотности и здравого рассудка. (Что-то подсказывает мне,
что слова эти снова можно будет пустить в делопроизводство).
Мученики были оппозицией, противовесом государству, которое хотело
заполнить собою все внутреннее пространство империи и все внутреннее
пространство отдельной души.
А православная империя? Вот про нее так часто говорят, о ней мечтают
верующие братья и сестры. Она что? Какой ей быть, если вдруг Бог даст ей
быть? Правовой или тоталитарной? Или смешанной?
Если она будет уважать личный выбор веры каждого человека, то как ей относиться к тем, кто не православный?
А если она будет требовать и добиваться лишь формального православия,
но при этом – всеобщего и безальтернативного, то что же это будет за
православное государство? Тогда только насилие и бутафория.
Вопросы непростые. Вот так хочешь-хочешь православной империи, а ну
как проснешься однажды в ней, тут же расхочешь быть ее гражданином? Вот
уж катастрофа, так катастрофа.
В православную империю вписываются воин и священник. Ученый – уже с оговорками. А вот чиновник вообще не хочет вписываться.
Сплоченная армия незаметных людей, которые ничего не производят, но
всем управляют, то есть чиновники, они менее всего способны и согласны
жить по принципу жертвенного служения. А именно этот принцип должен
лежать в основе православного государства. Иначе какое же оно
православное?
Но без чиновника нельзя. Никакое государство без чиновника существовать не сможет. Вот тебе и коллизия. Таких коллизий – вагон.
Поэтому иллюзий и фантазий не надо. Слишком дорого оплачиваются иллюзии и фантазии, связанные со светлым будущим.
У православного государства какие функции главные? Защита истинной
веры внутри своего образования и распространение веры снаружи. А если
так, то кто нам сегодня мешает заниматься этим святым делом, при
формальном отсутствии православного государства? Вроде, никто, если не
считать лень, суету, корысть, необразованность и мечтательность.
Короче, если Манилов, Ноздрев и Коробочка являются гражданами
православного государства, причем самыми устойчивыми типами этих
граждан, то пиши «пропало». Тогда красивое имя ничего не исправит, но
лишь подчеркнет уродство.
Любому государству как сложному организму с претензией нужен
моральный противовес. Православному – тоже. Противовес состоит из людей,
которые готовы отказаться от защиты и относительного комфорта ради
высших целей.
Им государство говорит: «Прими от меня гарантии безопасности и
гражданские права, но дай мне твое всецелое послушание». А они отвечают:
«Бери себе свои гарантии, дай мне свободу». Это – монахи. Да-да, не
политические шулеры, мечтающие стать у руля, а монахи. Только они –
истинный противовес государственному Левиафану.
Монашество – антитеза православного царства, заполняющего собою все.
Чтобы империя не стала тюрьмой, нужно пустыни заселить отшельниками. Там
в пустынях поселится свобода. Это свобода жить голодно, но с молитвой и
радостью. Без налогов.
 Царь Борис и юродивый Николка. И.И.Ершов. Внутри городов такая антитеза – юродивые. Кроме них ведь никто не рискнет императору сказать правду.
Юродивые внутри, монахи снаружи. Вот тогда православная империя возможна. Иначе – тоталитарное государство, одетое в стихарь.
Это еще тот кошмар.
Юродивые и отшельники – это люди, живущие подвигом. Это –
прижизненные мертвецы. Это наследники Небесного Иерусалима еще до его
схождения с небес на землю.
Если они у нас есть и в избытке, все хорошо. Если их у нас мало или вовсе нет – проблема.
Проблема для нас тем более серьезная, что в Византии монахи были
антитезой империи и уходили в пустыни по мере обмирщения христианства в
городах, а у нас монахи были носителями политической культуры. Мы ведь
православие получили от греков вместе с развитым монашеством, и у нас
монахи не сопротивлялись государственной машине, а эту самую машину
налаживали и запускали в землях холодных и от цивилизации далеких.
Значит – снова вопросы.
Любителей задавать вопросы у нас недолюбливают. Они у нас под подозрением. «Не засланный ли казачок?»
Но, не задавая вопросов, думать невозможно.
Значит у нас не шибко любят думать и склонны сложные вещи решать просто. Это плохо. Это чревато большими ошибками.
Когда я слышу от собратьев призывы к реставрации монархии или
улавливаю в их голосе тоску по священному прошлому, мне кажется, что мои
братья просто хотят быстрых и радикальных ответов на проблемы, которые
даже не потрудились сформулировать.
Человеку дано при глобальных размахах начинаний приходить не к тому результату.
Начнет искать философский камень – изобретет порох.
Поплывет искать Индию – откроет Америку.
Захочет построить рукотворный Рай – выйдет концлагерь.
Как бы не получилось так, что сырые, незрелые мечты о реставрации
монархии приведут к карикатуре. Мои глаза не хотели бы смотреть на такой
масштабный исторический фарс.
 photosight.ru. Фото: Георгий Новицкий Вместо этого мы уже сегодня способны делать по факту то, к чему
призвана Православная империя. Мы способны защищать и распространять
Апостольскую веру апостольскими же, а не инквизиторскими средствами.
Апостол будет молиться, говорить, убеждать, страдать. А у государства
всегда есть соблазн рявкнуть приказ и потребовать исполнения.
Устали мы, оттого и выхода ищем.
Плохо нам, оттого и жаждем перемен.
Но выход и перемены нам подавай глобальные, так, чтоб всем сразу. А так не будет.
Трудиться нужно медленно и незаметно, но постоянно и упорно. Как муравей.
«Пойди к муравью, ленивец, посмотри на действия его, и будь мудрым.
Нет у него ни начальника, ни приставника, ни повелителя; но он
заготовляет летом хлеб свой, собирает во время жатвы пищу свою» (Прит.
6:6-8).
Не должен христианин нуждаться в приказах правителей, ни
демократически избранных, ни венценосных, чтобы творить добро и угождать
Христу.
Лучший вид монархии, как по мне, это когда для человека иного царя, кроме Воскресшего Господа, нет и быть не может.
Вот над воцарением этой формы монархии стоит трудиться. К тому же на
Всенощной мы раз за разом поем: «Господь воцарися, в лепоту облечеся».
Даром что ли поем?
| 
